Отправлено: 15.11.17 17:21. Заголовок: МАРКСИЗМ И РЕАЛЬНОСТЬ (продолжение)

МАРКСИЗМ И РЕАЛЬНОСТЬ,

Безусловно, молодого Владимира Ульянова, или Ленина (имя, под которым он стал известен), увлекла эта двойственная природа марксизма. Он находился под сильным впечатлением казни своего старшего брата Александра в 1887 году за участие в подготовке и убийству императора. Ленина привлекали идеализм и самопожертвование его брата, но в то же время он не считал возможным отдавать свою жизнь напрасно. Он, безусловно, собирался следовать целям Александра, направленным на революционные преобразования общества. Поэтому научная сторона марксизма была для него чрезвычайно важна. Чтение «Капитала» Карла Маркса стало для него, как он позднее признался, настоящим откровением, поскольку ему казалось, что там раскрыта предопределенность революции в объективном эволюционном процессе развития общества, если только хватит упорства и терпения дождаться соответствующего момента. В своих ранних произведениях Ленин проделал сходный анализ собственно российской социально – экономической структуры, преследуя цель показать, что капитализм уже разрушает экономику крестьянской общины и что капитализм, а потому, в конечном счете, и революция, неизбежен в России. Ленин предполагал, что России предстоит пойти дальше, чем большей части Европы, и вслед за Плехановым он предвидел необходимость двух этапов революции: 1) буржуазно – демократическая революция, когда феодальная система, еще не полностью разрушенная в России, была бы окончательно уничтожена союзом буржуазных либералов с все еще маленькой рабочей партией; 2) более поздний социалистический этап, который наступит в свое время, когда капитализм полностью разовьется, а рабочий класс достигнет зрелости.
Все это имело достоинства очевидной необходимости. Но при этом располагалось на столь протяженной временной оси, что для полной реализации потребовалось бы устрашающее терпение и самоограничение. В действительности же Ленин недолго придерживался первоначальной схемы, а начал изыскивать способы сближения двух этапов. Более того, по – своему он понимал разрыв между наукой и пророчеством у Маркса. Он не разделял уверенности своего учителя в том, что рабочие автоматически осознают всю значимость своего предназначения в существующем обществе, и в том, чем это закончится. Напротив, в своей работе «Что делать?» (1902 г.) он выразил опасение, что представленные самим себе рабочие не будут стремиться к революции, а станут бороться за более ограниченные цели, такие, как повышение заработной платы, улучшение условий труда и более гуманное отношение к себе со стороны работодателей. Его собственный опыт пропагандистской деятельности на фабриках Санкт – Петербурга в девяностых годах девятнадцатого века привел его к выводу, что «у рабочих не было, да и не могло быть осознания неустранимости противоречий между их собственными интересами и всей современной политической и социальной системой». Это относится не только к российским рабочим: «История всех стран показывает, что рабочий класс сам по себе может развить только тред – юнионистское сознание, то есть убежденность в необходимости создавать тред – юнионы, бороться с работодателями, добиваться от правительства того или иного закона». Только «образованные представители имущих классов – интеллигенция» могли полностью понимать реальные, в отличие от поверхностных, нужды рабочих. Для того, чтобы осуществить революцию, требовалась подлинно революционная партия, профессионально занимающаяся революционной деятельностью. На первый взгляд казалось, что это исключает рабочих, поскольку они по необходимости профессионально занимались фабричным трудом.
Таким было наиболее значимое прояснение слабого места в марксистской теории. На практике Ленин никогда и не пытался организовать свою партию таким образом. Но теоретически он всегда придерживался этого определения революционной партии и, по сути, объявил его краеугольным камнем истинно революционного сознания. Ради этого он готов был даже порвать с другими марксистами, придерживающими другого взгляда. На съезде, бывшем в действительности учредительным для Российской социал – демократической партии, в Брюсселе и Лондоне в 1903 году Ленин настаивал на том, что «личное участие в одной из партийных организаций» должно быть определяющим критерием членства. Его главный оппонент Юлий Мартов предлагал более слабую формулировку: «регулярная личная поддержка под руководством одной из партийных организаций». Это бы облегчало рабочим вступление в полноправные члены партии даже в условиях нелегальности. Ленин потерпел неудачу в этом конкретном голосовании, но, тем не менее, получил на съезде поддержку большинства и именно поэтому стал называть свою фракцию «большевиками», в то время как мартовцам пришлось удовольствоваться прозвищем «меньшевики».
Вопрос, спровоцировавший величайший раскол в Российской социал – демократической партии, звучит как мелкий организационный софизм. Однако в действительности оказалось, что этот софизм символизировал более глубокие расхождения, разведшие большевиков и меньшевиков еще дальше. Со временем стало ясно, что они имели в виду два разных типа революции. Меньшевики придавали большое значение созданию парламентской «буржуазной» республики, в которой партия рабочего класса будет функционировать как легальная оппозиция до тех пор, пока она не станет достаточно многочисленной для того, чтобы взять власть в свои руки. Ленин, однако, становится все более нетерпелив, его не устраивало растянутая программа действий, предусматриваемая таким представлением. Он жаждал сжать весь процесс и провести обе революции вместе, причислив крестьян (осуществляющих буржуазно – демократическую революцию против помещиков) к союзникам рабочих (осуществляющих социалистическую революцию против капиталистов). Однако до своего окончательного возвращения в Россию из изгнания в 1917 году он не раскрыл полностью своих взглядов по этому вопросу.
На самом же деле Ленин внедрил в русский марксизм некоторые элементы популистской традиции: лидерство небольшой группы интеллигентов – революционеров, готовность рассматривать крестьянство как революционный класс и ужатие буржуазной фазы революции.
У популистов, однако, были свои собственные взгляды. Они оправились от прострации, в которой находились в восьмидесятых годах девятнадцатого века, и к 1901 году им удалось сформировать новую политическую партию со своим центом в эмиграции – партию социалистов – революционеров. Их теоретики уже не оспаривали тот тезис, что промышленный капитализм пришел в Россию, но утверждали, что он принял форму, весьма отличную от той, которую предполагал Маркс. Во – первых, он жестко контролировался государством. Во – вторых, большинство рабочих не полностью порвали с сельской местностью: они были «крестьяне – рабочие», а не пролетарии в смысле Маркса. Социалисты - революционеры отказались по существу признать наличие каких бы то ни было фундаментальных различий между рабочими и крестьянами: их организация позволяла им с определенным успехом работать и с теми, и с другими. Они также провозгласили «беспристрастность борьбы» для продолжения дела «Народной воли» посредством террора, направленного против чиновников. Между 1901 и 1908 годами они совершили успешное покушение на великого князя, нескольких министров и более сотни высших государственных чинов.
В 1905 году произошли восстания и в городах, и в сельской местности. Эти взрывы были мало чем обязаны организационным усилиям социал – демократов и социалистов – революционеров, а скорее их постоянному влиянию. Наиболее же мощным фактором этого послужило длительное недовольство крестьян и рабочих, составляющих к этому времени подавляющее большинство населения России.
Крестьянская реформа, проведенная Александром II в 1861 году, освободила крестьян от личной зависимости, но не устранила других трудностей в их жизни, обременив их дополнительными тяготами. Среди них обязанность выкупать землю, которую они уже считали своей, и, согласно Локку, это действительно было так, поскольку они «вложили в нее свой труд». Общинное крестьянское правовое самосознание никогда не признавала законным пожалование царем земли дворянам.
Чтобы обеспечить выкуп «заново выделенной» крестьянам земли, а также выполнение других повинностей, правительство привязало их к «деревенской общине», которую часто, хотя и не всегда, совпадала со старым понятием «мир». Этот социальный институт был в большей степени объектом мифотворчества, нежели серьезного эмпирического исследования, возможно, в большей степени, чем что – либо еще в русской истории, - отчасти потому, что его члены почти не оставили письменных свидетельств, а отчасти потому, что правые и левые идеологи с этим связывали слишком много надежд и опасений. Правительство видело в общине гаранта законности и порядка, так же как и гаранта примитивной социальной безопасности, в то время как революционеры, по крайней мере, популисты, рассматривали ее деятельность как разновидность рудиментарного социализма, которая может обеспечить российскому обществу прямой переход к реальному социализму без неприятной промежуточной стадии – капитализма. На Великой Руси мирской сход, состоящий из глав хозяйств, периодически перераспределял землю, добавляя наделы растущим семьям (наряду с обязательным увеличением соответствующей повинности) и урезая землю семьям, потерявшим своих членов. С другой стороны, на Украине и в Белоруссии существовали совершенно другие обычаи: земля там, как правило, передавалась в семье по наследству и не являлась объектом постоянного перераспределения. В обоих типах общин лес, луга, пастбища и водные источники находились в общем пользовании.
Общинная система землепользования, хотя и обеспечивала подстраховку в трудные времена, имела реальные экономические недостатки. Все сельчане были вынуждены принимать безопасные, но примитивные и непродуктивные формы ведения сельского хозяйства: открытую трехпольную систему с нарезанными наделами. В то время как крестьянское население очень быстро росло – примерно с 55 миллионов в 1863 году до 82 миллионов в 1897 году, - мир на деле затруднял внедрение улучшенного семенного фонда, удобрений или механизмов и препятствовал улучшению почвы, поскольку обработчики земли никогда не знали, не заберут ли у них их надел и не передадут ли его кому – нибудь другому.
Низкая продуктивность сельского хозяйства лишь отчасти была следствием общинного землепользования. В какой – то степени это было также и результатом низкого уровня урбанизации. В тех местах, где, как в большинстве районов Западной Европы, существовала плотная сеть городов и развитых коммуникаций между ними, существовал рынок, готовый к приему разнообразных видов сельскохозяйственной продукции. В России этому требованию отвечали лишь районы близ Санкт – Петербурга и Москвы. На прочих обширных пространствах главных сельскохозяйственных районов России крестьяне скребли землю деревянными плугами, выращивали рожь и овес и жили на диете из «овощей да каши», как гласит народная поговорка. На сторону же продавали чрезвычайно мало и только в том случае, если их к этому вынуждала экономическая необходимость.
Поэтому, хотя картина и менялась от области к области, кажется достаточно ясным, что большинство крестьян были бедны, в неурожайные годы жили под угрозой голода, и положение становилось все хуже. В 1890 году более 60 процентов крестьян, призванных в армию, были признаны негодными к военной службе по причине плохого здоровья – и это произошло до голода 1891 года.
Сами крестьяне считали, что причины этого очевидны: им нужно было больше земли и они имели на нее право. В полях соседей – помещиков они видели свое потенциальное спасение. Но это было иллюзией: общая площадь крестьянского землепользования почти в три раза превышала поместные землевладения, поэтому простая экспроприация чужой собственности проблемы не решила бы. Но в 1905 году крестьяне были убеждены, что это не так и что их жалобы справедливы. Действуя сообща, по решению всего мира, они стали брать дело в собственные руки, захватывая поместья и изгоняя помещиков. Правительству понадобилось много времени, чтобы навести порядок.
В действительности простого решения аграрной проблемы не существовало, что подтверждает позднейший опыт развитых стран. Только терпеливое совмещение усовершенствованного землепользования и методов ведения сельского хозяйства с постепенным развитием торговли и промышленности в государстве может, в конце концов, привести деревню к процветанию. Но миф о том, что такое простое решение существует и что крестьяне имеют естественное право на землю, был наиболее взрывоопасным фактором в российской политике в последние годы царского правления.
Петр Столыпин, бывший премьер – министром с 1906 по 1911 год, попытался начать такой процесс постепенного улучшения ситуации, дав крестьянским хозяйствам право выходить из общины, обустраиваться самостоятельно и огораживать свой участок земли. После многообещающего старта эта программа была резко прервана войной и революцией.
Российские рабочие, другой важный фактор революционного восстания 1905 года, были также чрезмерно беспокойны по сравнению со своими западногерманскими коллегами. Возможно, это обусловило их необычайно тесной связью с землей. По реформе 1861 года крестьянин, отправившийся в город на постоянную работу, по – прежнему числился в своей общине и по закону оставался крестьянином. Его семья по – прежнему платила там налоги, и он, как правило, регулярно посылал им деньги, чтобы помочь с этим справиться; вероятно, праздновать Рождество или Пасху он возвращался в семью или же поздним летом приезжал помочь с урожаем. Некоторые рабочие, особенно занятые на строительстве или транспорте, организовывались в ремесленные кооперативы, или артели, которые берут свое начало в сельской жизни; иногда их можно было встретить и в тяжелой промышленности. Частные фабрики нередко укрепляли связи с деревней, набирая основную массу рабочей силы в одной конкретной области, сами же рабочие часто организовывали землячества, чтобы держаться друг друга и своей родной деревни.
По сравнению с рабочими, жившими в городах на протяжении одного или более поколений, эти «крестьяне – рабочие» оказывались необычайно склонны к беспокойству во времена кризисов. Это могло объясняться отчасти тем, что их право на землевладение в деревне давало им нечто вроде опоры, а, следовательно, и повышенное ощущение безопасности. Отчасти же это можно объяснить и тем, что в отсутствие легальных профсоюзных организаций в городах традиция совместных действий была гораздо сильнее в сельской местности. В их случае также многие отрицательные факторы, возникающие в городе: перенаселенность, дороговизна, условия труда и давление со стороны мастеров – накладывались на обиды, вынесенные ими еще из деревни. Как утверждает Р.Е.Джонсон, один из последних исследователей этой проблемы, «наложение сельских и городских раздражителей и пристрастий способствует созданию особенно взрывоопасной смеси».
В любом случае опыт 1905 года показал, что российские рабочие во времена кризиса оказались необычайно способны к созданию своих собственных институтов. Фактор, вызвавший взрыв беспокойства в этом году, был по иронии судьбы создан отцом Гапоном, священником, который хотел спасти монархию. В воскресенье, 9 января, в столице России Санкт – Петербурге он повел за собой огромную демонстрацию, несущую иконы и портреты царя. Люди должны были дойти до Зимнего дворца с петицией, включающей требования прожиточного минимума и гражданских прав. Войска, выведенные на улицы города, при виде толпы запаниковали и открыли огонь; почти две сотни человек были убиты и гораздо больше ранено. Этот инцидент, вошедший в историю под названием Кровавое воскресенье, имел драматические последствия: больше, чем что – либо другое, он подорвал бытующий в народе образ великодушного царя – батюшки. Это способствовало снятию внутренних ограничений, которые ранее мешали крестьянам взять отправление закона в свои руки. И, конечно же, это послужило вкладом в нарастающую волну забастовок, демонстраций, а порой и беспорядков, захлестнувшую промышленные города России. Рабочие тогда впервые учредили профсоюзные организации, с большой неохотой узаконенные правительством. Они также создали советы рабочих депутатов. Возникнув как забастовочные комитеты, набранные из рабочих на местах, часто эти органы временно выполняли функции местного правительства в городах, где обычная администрация была парализована забастовками. Они также вступали в переговоры с работодателями и правительством. Короче говоря, они приобрели краткий, но насыщенный опыт самоуправления, незабываемый для рабочих, которым никогда прежде не позволялось организовываться ради защиты своих собственных интересов.
Массовые народные волнения дали слою специалистов и интеллигенции возможность выставить свои требования о выборном парламенте или даже конституционном собрании, чтобы определить будущую форму правления России. Были сформированы политические партии, из которых наиболее влиятельными стали конституционные демократы (или сокращенно кадеты), возглавляемые профессором истории Московского университета П.Н. Милюковым. В качестве идеала они выдвигали конституционную монархию по британской модели или даже парламентскую республику, как во Франции.
В конце концов, перед лицом всеобщей забастовки царь Николай II с неохотой уступил многим требованиям кадетов. В Октябрьском манифесте 1905 года он обещал отныне соблюдение гражданских прав всех граждан, дал согласие на созыв парламента – Думы, которую следовало избрать путем непрямых, но достаточно представительных выборов. В ее уставе было письменно предусмотрено, что «без [ее] согласия не действует ни один закон». Эта уступка избавила Николая II от прямой оппозиции либералов, после чего он смог отдать приказ полиции и армии, которые остались почти полностью лояльными, разгромить рабочее и крестьянское движение.
В течение нескольких лет своего существования Дума подвергалась давлению со стороны правительства, а порой просто игнорировалась им, причем дважды была целиком распущена. Тем не менее, само ее существование сильно изменило политическую жизнь. Ее выборные ассамблеи оставались для рабочего класса и крестьянства своего рода минимальным средоточием политического образования и активности даже в то время, когда правительство пыталось отказаться от некоторых из своих уступок 1905 года. А с другой стороны, одновременное существование относительно свободной прессы означало, что читающая публика (в то время очень быстро увеличивающаяся) получила несравненно больше информации о политических событиях, чем когда – либо прежде. Все это, в сочетании с быстро растущей грамотностью, с горьким политическим опытом 1905 года и с все ускоряющимися социальными и экономическими изменениями было потенциально крайне взрывоопасно.
Вдобавок царское самодержавие было втянуто в самую гущу первой мировой войны. Глобальные войны, конечно же, увеличивают все ставки во внутренней политике, поскольку на карту поставлено само выживание. Кроме того, правительству удалось переиграть Думу, которая проявила себя осторожной и временами чрезмерно критичной, в то время как пресса, несмотря на цензуру военного времени, оставалась более свободной, чем когда – либо до 1905 года. Вопрос о том, смогла ли бы выжить конституционная монархия, созданная октябрьским манифестом, если бы не война, - остается открытым. Несомненно, то, что война пришлась на самый сложный для нее момент: когда она еще полностью не утвердилась в глазах общества, но уже, тем не менее, страдала от того, что подверглась жестокой критике, которую сделали возможной гражданские свободы. Кровавое воскресенье подорвало авторитет царя. Его положение теперь еще больше расшатывалось слухами, - распространяющимися прессой, хотя и всегда без достаточных оснований, - что царская семья постоянно компрометируется «святым человеком» сомнительной репутации Распутиным и что двор даже вступил в предательские сношения с враждебной Германией. Как сказал обычно сдержанный Милюков в своей знаменитой речи в Думе в ноябре 1916 года: «Это глупость или предательство?»
На фоне этих публичных обвинений более или менее естественные трудности войны: военные поражения, нехватка вооружения и пищи – выросли в проблему, ставящую под сомнение выживание самой монархии.
Конец пришел относительно внезапно и, по крайней мере, для революционных партий, неожиданно, в феврале 1917 года, когда очереди за продуктами в Петрограде вдруг переросли в политические демонстрации, требующие конца того, что многие до сих пор называли самодержавием.
Когда даже казаки, долгое время служившие верной опорой порядку, отказались разгонять народные толпы, Николай II внезапно понял, что лишился всех приверженцев. Либералы и социалисты пришли к соглашению впервые со времени 1905 года, и состояло оно в том, что монархия должна исчезнуть. Опасаясь национального единения, даже армейские генералы не решились препятствовать этому требованию. Двое думских депутатов были посланы к царю, который подписал свое отречение в железнодорожном вагоне под Псковом 2 марта (по старому стилю) 1917 года.
Как теперь известно, падение монархии открыло путь к власти революционным марксистам. Россия стала первой страной, попавшей под марксистское социалистическое влияние. В свете всей предшествующей истории России, по – видимому, можно увидеть, почему должно так случиться. Жизнь страны долгое время строилась на чрезвычайно авторитарном фундаменте (по крайней мере, до 1905 года), при этом находясь в сфере влияния идеологии, якобы религиозной, но проводимой государственными средствами, вследствие чего теряющей большую часть своего духовного потенциала.
В этом смысле Россия созрела для перехода к общепризнанной советской идеологии, характеризующейся неявными религиозными обертонами, чем фактически и был марксизм, особенно в большевистской интерпретации.
На самом же деле российское самодержавие, особенно начиная с Петра I, уже продемонстрировало образец социалистического правления: концепцию идеологизированного государства, которому все слои населения, безусловно, и в равной степени обязаны служить. Однако многое должно было произойти, прежде чем именно этот вариант марксистского социализма взял верх»…Политэкономия изложена Джоном Греем – см. Джон Грей. Сочинения, М. 1955.- задолго до К.Маркса.
Кстати, К.Маркс, в принципе, был идеалистом, т.к. утверждал, чем отличается «пчела», «стоящая соты» неосознанно, от человека, который предварительно строит модель в своей голове. Для того чтобы построить модель в своей голове и действовать разумно, сознательно: человек должен пройти путь неосознанных действий – процесс становления хотя бы в детстве. На базе действительности человек по природе своей формирует модель – сознание. Однако большинство действий человека проходят без осознания, на базе интуиции, которая генерируется генетикой как природной динамичностью. Истоком жизни является дело, но не слово. Сознание, даже в принципе, вторично. Не труд создал и создает человека, а природа. К слову, природа и предопределяет общественные отношения. Новое же всегда создается на базе проб и ошибок, потому и жизнь – это только вероятность, которую не осознает человечество!
Для просвещенного человека должно быть понятным, что Россией управляли не русские, а пришлые под маской русских. Это подтверждается тем, что при дворе применяли, как правило, не русский язык, а языки других народов, в частности французов, немцев и т.д.